- e-mail: info@maksimchuk.ru
Владимир Михайлович проникся профессией изначально, всем своим существом. Второстепенного не было. Ни одна должность, ни одно звание не были получены, как говорится, «по блату». Имел неподдельный авторитет, заработанный потом и кровью. Никогда не отгораживался от подчиненных, а в битве с огнем был всегда среди первых, часто – самым первым. Боевая подготовка, боевая готовность, боевые действия — в этом «боевом треугольнике» заключена сущность характера Максимчука. Его личные качества, поступки, высокий профессионализм, преданность профессии стали хрестоматийными образцами.
Показательный пример – в мае 1986г. участвовал в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС, руководил сводным отрядом пожарных частей всей страны; был тогда в звании подполковника внутренней службы, занимал должность начальника оперативно–тактического отдела ГУПО МВД СССР. В ночь с 22 на 23 мая 1986г. попал в сложные условия, в экстремальную ситуацию – пожар в помещениях главных циркуляционных насосов третьего и четвертого блока. Развитие пожара неминуемо вело к выходу из режима третьего блока ЧАЭС, что грозило страшной катастрофой, и последствия ее были бы гораздо серьезнее, чем последствия катастрофы 26 апреля 1986г. Этот пожар стал главным испытанием, выпавшим на долю Владимира Михайловича, – именно в той ситуации он ярко проявил себя как специалист и как человек. Принял личное участие в разведке, руководил тушением: сумел не допустить развития пожара и в то же время – сохранить людей, не дать им погибнуть. Дело в том, что в уставных документах пожарной охраны МВД СССР не было указаний к действию оперативных подразделений по тушению пожаров на атомных объектах, что стало причиной гибели 28–ми человек на пожаре на ЧАЭС 26 апреля 1986 года. Владимир Михайлович избрал верную тактику посменного тушения в условиях повышенной опасности (в каждой смене – 5 человек), ограничил пребывание каждой смены в опасной зоне (до 10 минут), чтобы люди не переоблучились. Предложенная им тактика тушения пожаров на атомных объектах прежде не имела аналогов и впоследствии стала достоянием мирового сообщества пожарных.
Таким образом, умелые действия Владимира Максимчука спасли людей (более трехсот человек!), станцию и, как говорят, полпланеты. А сам пожар попал в разряд «секретных», подвиг долго скрывали, зато последующие страдания были явными, и скрыть их было невозможно… После чернобыльского пожара жизнь Владимира Михайловича оказалась под угрозой – от полученной высокой дозы радиации: лучевые ожоги голени и дыхательных путей.
По современным методам подсчета, он получил не менее 700 рентген.
Госпиталя, больницы, врачи, работа, командировки, пожары…
Да, положение дел усугублялось нарастающим натиском болезни и участием в ликвидации других чрезвычайных ситуаций, особенно после тушения крупномасштабного пожара 20–23 марта 1989г. на комбинате минеральных удобрений «Азотас» в литовском городе Ионаве, названного шведскими учеными «химическим Чернобылем». В этот раз к Максимчуку обратились персонально, понимая, что только опытный руководитель–практик в состоянии проявить волю и мужество — в принятии нестандартных решений. Да, он принял решение, прибыл безотлагательно, возглавил группу разведки, организовал боевую работу подразделений пожарной охраны, эвакуацию населения из опасной зоны. Четко организовал посменное тушение пожара, как в Чернобыле… Катастрофа в Ионаве была успешно ликвидирована. Эта катастрофа, так же как и катастрофа в Чернобыле, по оценкам разноплановых специалистов, не имела аналогов в стране.
* * *
"Проблема борьбы с пожарами – это всеобщая проблема. Уважение – всем людям, посвятившим себя борьбе с огнем…"
Из рабочих записей Владимира Максимчука, 4 декабря 1990г.
У каждого пожарного своя судьба, свой путь в профессию, свое профессиональное применение. Каждому отпущен свой срок в профессии и в жизни. Никто из пожарных, как правило, не живет долго, но редко кто меняет специальность, разве только те, кто не находит в ней себя. Я уверена, что Владимир Михайлович добился бы успеха в любой профессии, какую бы ни выбрал, но столько пользы не принес бы в никакой другой области. Да, жил бы наверняка подольше, был бы свободнее, получал бы от жизни больше удовольствия. Однако жизнь неизменно предлагала участвовать в битве за самое лучшее, что имелось на свете. Тяжело достался ему Чернобыль, не легче обошлась и Ионава... Но если Чернобыль еще «проскочил» на старых запасах, то Ионава стала подвигом – из личных резервов, тех, что остались после Чернобыля... Возвратившись из той Ионавы, Владимир Михайлович почувствовал себя гораздо хуже – дало знать столь долгое пребывание в зоне мощного отравления. А какие резервы остались теперь? …Помню тот день, вернее, вечер 20 марта 1989г., когда зашел к нам наш сосед по лестничной клетке; он долгое время проживал в Прибалтике, занимался вопросами коксохимических производств. Некоторые вещи знал до тонкостей… В те годы уже работал в Москве, был ведущим специалистом крупного промышленного объединения – ездил по всему миру. Узнав, что за авария произошла в Ионаве, тут же догадался, что без Максимчука там не обойдется. Зашел и спросил про Володю;
– Где? Неужели – уже там?
– Ну, конечно, а где же еще!
– Эх ты, батюшки… – он с осуждением посмотрел на меня и сказал в сердцах: – Да какая ж ты жена после этого? Да какое же право ты имела отпускать его в такое пекло? Ты знаешь, что такое – реакция разложения нитрофоски? Нитрофоска – это же отрава, это – яд, погибель! Там теперь летает в воздухе такое – никакие противогазы не помогут. После Чернобыля ему и думать об этом нельзя. Ты хоть понимаешь?
– Я–то понимаю, да кто же меня спрашивал? Я умоляла не ехать…
Только что я могла объяснить ему, когда себе объяснить не могла? Говорила и это, и другое, но, по сути, то же самое… Что толку? Как все было неотвратимо, как логически жестоко! Ведь что я могла на самом–то деле? Как я ни просила, как ни горячилась, как ни убеждала! Неужели сам не понимал?
Неужели никого другого не было?
Неужели никто, кроме...
Философ Фридрих Ницше, однако, замечал, что "смешно читать нотации землетрясению". Смешно выставлять «метеоритам» в качестве доводов слезы и предчувствия. Так что же могла сделать я? Что противопоставить, ничуть не меньшее по значению? Напомнить об осторожности? О состоянии здоровья? О собственном ребенке? О том, что жизнь коротка, что нужно ее ценить и любить? …Правда, я кое–что придумала: спрятала командировочный дипломат. Днем 20 марта Владимир Михайлович позвонил с работы и сказал, что срочно заезжает домой, обедает и вылетает в Вильнюс: организовали спецрейс. В Вильнюс? Конечно, я собрала дипломат, положила все, что обычно брал, но… затолкала его под стол в большой комнате, прикрыла скатертью. Так я выразила свой протест – против всех катастроф, происходящих в мире, и, прежде всего, против его личной катастрофы!
Володя приехал домой быстро, как и обещал. Только зашел – звонок из Вильнюса, короткий разговор, быстрые фразы – было ясно, что дела очень плохи, что чем скорее, тем лучше. Лучше бы я все это забыла! Он наскоро пообедал. Машину не отпускал, ждала у подъезда.
– Ну, все, прощаемся, буду звонить.
– Знаешь, может, не надо…
– Прекрати. Я очень спешу.
– Спешишь? Неужели тебе мало…
– Где дипломат?
– Нигде!
– Нет, ты только пойми: меня там ждут!!!
– Нет, это не они, а… я тебя здесь… только и делаю, что постоянно жду.
– Эх, ты! Там люди гибнут, а ты...
А я... Я отдала ему то, что он хотел. Он ушел. Улетел в самую «горячую точку» на карте страны!
* * *
Это улететь или уехать – всегда проще, чем вернуться – да еще в таком состоянии. Каждый раз, отпуская куда–то Володю, всегда было трудно предположить, в каком состоянии и с чем он вернется. В том, что вернется, я никогда не сомневалась – не даст себя погубить – далеко и… так рано. Мне всегда хотелось верить, что все обойдется! Но после Ионавы объективных, если можно так выразиться, надежд – совсем не оставалось. Сильный стресс, скомканный режим этих дней – все било по больному месту; из какой там робы или противогаза не вылезал (как говорил мне – в оправдание), где ел и пил, какие пилюли глотал, какой там отдых – можно было и не спрашивать...
В итоге организм получил новый серьезный удар.
И как он сам все это переносил? Но ни одного неосторожного слова о своем состоянии не сказал, лишней жалобы не обронил… Как фактически оказалось, доза отравления в Ионаве была сопоставима с дозой радиации, полученной в Чернобыле, говорили: даже больше! Даже противогазы и КИПы не защищали… Боже мой! Это новые и новые дозы отравления, облучения, уничтожения!!! То же самое вскоре подтвердили анализы, обследования и заключения врачей. Пошел новый круг: Центральная поликлиника МВД, работа, потом Центральный госпиталь МВД, работа… Становилось все хуже и хуже. Вот тебе и щитовидная железа, вот тебе и выход из организма радиации и прочей отравы! Вот уже и осень 1989 года, вот и... диагноз, вот и операция на щитовидной железе… И еще уверяли, что операцию сделали хорошо, "схватили" вовремя, удачно обошлось. Какой все это – дым и обман!
О, если бы этот круг можно было бы повернуть обратно! Но нет, опять – нет. Нет. Так если бы Володя хоть после этого отказался от командировок – опять нет, куда там! Конечно, спасателями не рождаются, а становятся – по жизненной необходимости. Но тут ему впору самому было спасать себя, а он… Не мог отказаться от долга своего – спасать других, не мог переложить на чужую повозку тяжесть, боль и копоть бренного мира. Эту тяжесть он тащил на себе сам, ощущая ее более всего – в местах аварий и бедствий, пожаров и катастроф, которых со временем не уменьшалось, увы…
…"Метеорит" курса не менял.
* * *
Доза, полученная при отравлении ядовитыми химическими веществами в Ионаве, оказалась сопоставимой с дозой, полученной на Чернобыльской АЭС. После этого Владимиру Михайловичу пришлось перенести несколько тяжелых операций. И казалось бы… Однако сила воли, твердость характера, высокая мораль позволяли не просто выживать, но и вершить большие дела – он продолжил свой путь, не удалился в сторону, не унес с собой и в себе то, что могло принести пользу другим.
По материалам романа Людмилы Максимчук «Наш генерал»