- e-mail: info@maksimchuk.ru
Сражение сначала было на Чернобыльском фронте, а потом сражением стала борьба с болезнями, борьба за место в жизни, борьба за жизнь вообще.
…После пожара, В 14 часов 30 минут 23 мая 1986г., с лучевыми ожогами ноги и дыхательных путей, потерявший голос, неподвижный и под капельницами, подполковник Максимчук был направлен в Киевский госпиталь МВД, где и провел три недели – лечили, как могли. По возвращении в Москву тут же госпитализировали в Центральный госпиталь МВД; обследовали, лечили, консультировали. Голос осел, восстанавливался с трудом. Капельниц перелили десяток, не меньше, а картина крови оставляла желать много лучшего. Нога болела, наступать на нее можно только осторожно. После отпуска вышел на работу – начались послечернобыльские будни. Работать стало нелегко: заболевание быстро шло вперед, опережая все предположения.
В течение долгих лет нарастающей болезни мы искали выход из ситуации. Традиционная медицина оказалась малопригодной для такого случая; болезни как начались, так косяком и пошли. Помощь нам предлагали самые разные люди. Лекарства, препараты, консультации у врачей–специалистов, продукты, некоторые проверенные средства по очистке от радиации — все было кстати, все пригодилось. Люди знали, где человек был и что сделал там, помогали, чем могли. Звонили, спрашивали, привозили, присылали — заботились о здоровье. Государство и его структуры не были готовы к активной помощи, и только щедрые руки друзей, коллег, а иногда незнакомых или малознакомых сограждан дарили дары надежды.
…Не считая тех ведомственных врачей, которые по роду деятельности и долгу службы были призваны лечить и восстанавливать здоровье человека, совершившего подвиг по долгу своей службы, к счастью, Владимиру Михайловичу Максимчуку попадались и другие врачи.
С осени 1986 года неофициально его поддерживал пожилой узбекский врач Хайрулла, с которым познакомили коллеги в Ташкенте, куда Владимир Михайлович часто наезжал в командировки Хайрулла – народный врач и целитель, который лечил многие болезни, в том числе и редкие, помогал больным, перенесшим радиоактивное воздействие. Лечил он особенными веществами растительного и животного происхождения; обещал помочь при условии: безоговорочно следовать его советам, соблюдать режим питания и лечения, в общем – образ жизни…
Периодически готовил лекарства и мази, переправлял их пациенту в Москву.
Сложность применения рекомендованных методов лечения "упиралась" в железобетонные рамки. Эти рамки – ритм работы пациента. Пациент привык тратить свои силы и внимание в основном на службу, а не на поддержку своего здоровья. Не получалось у него заботиться о себе… А уж его образ жизни никак не располагал – хотя бы – к периодическому отдыху, и тем более, к спокойному и размеренному приему порошков и снадобий. Пациент привык тратить свои силы и внимание в основном на службу, а не на поддержку своего здоровья. К спокойному и размеренному приему порошков и снадобий Владимир Михайлович не был готов...
Питание, самый трудный момент, правильно организовать было почти невозможно. Что можно взять с собой на работу? Бутерброды, бульон, яблоки, печенье. Что можно скушать в столовой? Да, выбор невелик. Системы в организации распорядка и питания не было. А все это – было поражающим звеном для ослабленного, больного организма.
Впоследствии Владимира Михайловича вел сын Хайруллы, его звали так же. Хайрулла нам звонил, Володя ездил в командировки в Ташкент, заезжал к Хайрулле, менял лекарства. В последние дни жизни Владимира Михайловича Хайрулла звонил, нервничал, помогал как мог — издалека…
* * *
При ухудшении самочувствия Хайрулла просил звонить – тоже не получалось, как–то не ко времени все случалось. Чуть что – положат в госпиталь – Центральный госпиталь МВД – это проще, это ближе, это – скорее выходило. Уколы, анализы, обследования. До поры как–то обходилось без крайних мер, но чем дальше в лес... Лес все разрастался, становился дремучим и непроходимым; и чем дальше заходишь в него, тем труднее отыскать тропинку, по которой можно вернуться обратно, выйти к свету, на теплую, знакомую полянку… Полянка полна цветением весенних цветов и щебетом веселых птиц. (…Сад цветущий, сад благоухающий, сад плодоносный…) Но где она? Традиционной медицине (как ее теперь понимают!) нужны традиционные лесные дебри, в которых она царит безраздельно, а больной оказывается в ее полном подчинении. Никакие живительные источники и полянки света ей не нужны. Она вооружена профессиональными знаниями сегодняшнего дня и почти лишена… милосердия к больному.
А болезнь прогрессировала. Чуть что – положат в госпиталь, а там…
В начале 1989 года Владимиру Михайловичу поставили диагноз: рак щитовидной железы. Поездка в марте 1989 года в Ионаву и ликвидация пожара в этом «химическом Чернобыле» добавили большую дозу отравления организму. Следствие – тяжелая операция, которую Володе сделали в Центральном госпитале МВД в декабре 1989 года. Об этом очень, очень сокрушался Хайрулла: не надо бы, ох, не надо бы всего этого! Он же просил… Операцию сделали, но болезнь не остановилась, а напротив – развитие заболевания ускорилось. Народные медики и целители считают – и видимо, не без оснований, – что если злокачественной опухоли коснулся нож, то она разрастается еще сильнее, образуются новые очаги, после чего лечить становится архисложно, практически невозможно.
Когда сделали операцию, Хайрулла за голову взялся: почему не посоветовались с ним, он ведь так просил! Диагноз он ставил другой, и была там якобы не опухоль, а уплотнение вокруг щитовидной железы, являющееся барьером для поражающего действия радиации в организме. Трогать ее было нельзя!!!
Действовать нужно было совершенно иначе!
Но говорить про все это поздно, дело сделано. В обратную сторону повернуть было невозможно. Да и много иных ошибок было допущено – уже не исправить, хотя и никому ничего не докажешь – как ни странно…
У нас дома все больше распухала и разрасталась поначалу тоненькая папка с медицинскими справками, выписками, направлениями на обследования, заключениями, протоколами, клиническими диагнозами, рекомендациями и так далее. Больницы, медицинские центры, научные институты – чего тут только нет!
Среди прочих бумаг сохранилась, как насмешка, карточка учета доз радиоактивного облучения, полученная в зоне Чернобыльской АЭС, так мало отражающая правду. Насмешка потому, что эти 44,76 рентген – раз в десять меньше реального! Как говорят оставшиеся в живых ликвидаторы, умножь свои показатели на десять (а точнее, на двадцать!), это и будет правдой.
600–700 рентген – это, вроде, тянуло бы на правду – в некоторой степени.
Только кому она была нужна?
* * *
Дальше пошло все плохо, состояние здоровья резко поехало вниз. Возрастала общая усталость, защитные силы организма перестали сопротивляться. Со времени проведения операции появились определенные трудности с принятием пищи... Коллеги привозили из Ташкента новые баночки от врача, добавлялась масса новых лекарств из аптек. Коллеги из Ленинграда передавали (ведрами!) стебли засоленного папоротника, которые я потом вымачивала, мелко рубила и тушила – получалось съедобно. Считается, что папоротник лечит болезни от радиоактивного поражения, выводит радиацию…
Да много кто чего привозил и рекомендовал! Толку было очень мало.
* * *
Поездка в Баку в январе 1990 года, куда устремился помогать – тушить пожар вражды, усугубила состояние организма. Хотя он и убежден, что пожарные должны быть вне политики, но в тяжелейшее для народов нашей страны время самоустраняться от людского горя было нельзя! Так и улетел в Баку, спустя несколько недель после операции, со свежей раной на шее, даже не переодевшись в гражданский костюм. На местах приходилось много говорить с людьми, долго ездить в открытых машинах, мало спать, а уж питание и лекарства… Он не мог не поехать, ведь там, как повторял в таких случаях, «там гибнут люди»! В итоге болеть стал сильнее; постепенно становилось хуже и хуже. Иммунитет дошел до нуля. Рабочие дела не давали покоя, а вдобавок… Болезнь захватила почти все жизненное пространство. Выход, к сожалению – мягко сказано! – намечался один... Снова тормошили, обследовали, госпитализировали и тут же прооперировали – рак желудка, октябрь 1992 года. После операции выжил с трудом. Снова учился стоять, ходить, медленно, осторожно, брать в руки обычные предметы, для начала – вилку и ложку. Да, постепенно восстановился, и через месяц снова вышел на работу.
Вышел, как одинокий, легко одетый человек, вышел на открытое, хорошо простреливаемое со всех сторон поле, к тому же и продуваемое всеми ветрами. Да, сумел выйти – и вышел… Взял свою старую повозку, которая там же и стояла, и потащил дальше, все увеличивая поклажу. Я смотрела на него с замиранием сердца…
Боже мой, зачем все это!?
Опять просила бросить все дела, уйти с работы, сберечь жалкие крохи, что еще остались... Смотрели и другие наблюдатели и "доброжелатели". Мысли у всех были разные. Были и примерно такие: на что еще способен этот фанатик, и зачем ему все это нужно? Болел бы себе на здоровье, так нет, старается, из кожи лезет вон...
Кто–то говорил: зря, зря так убивается, ведь и одного Чернобыльского подвига хватило бы до самой пенсии – и пальцем шевелить более не надо, а только о себе и заботиться!
Кто–то гнусавил: "Чего это в Чернобыле полез впереди всех, мог бы и в сторонке задержаться, и руководил бы себе из укрытия?!
…Кто–то понимал: не мог Володя быть или стать другим, не сможет и не захочет им стать никогда…
…Была именно та пора, когда менее полугода назад Владимир Михайлович принял под свое управление Московский гарнизон пожарной охраны. Значительна была поклажа, трудна и камениста дорога, священна цель пути... Знал. Понимал. Не отказался – и продолжил этот путь, не удалился в сторону, не унес с собой и в себе то, что могло принести пользу другим.
* * *
О, Ее Величество Пожарная охрана!
Многих ли помнит она из кавалеров своего Ордена, которые дали ей присягу и никогда не изменяли, сохраняя верность во всем? Помнит ли другого такого офицера, чье благородство и отвага останутся на бессрочной службе у нее даже тогда, когда самого человека не станет на свете? Знает ли она, как он страдает во имя ее и за дело ее?
И что ему – теперь – за все за это?
По материалам романа Людмилы Максимчук «Наш генерал»