- e-mail: info@maksimchuk.ru
Спустя почти девять лет после смерти Владимира Михайловича, в апреле 2003 года, куратор шведского Красного Креста Мария Легат передала мне видеокассету с записью последнего интервью Владимира Михайловича Максимчука. Это интервью он дал шведским и иностранным корреспондентам в апреле 1994 года, когда он находился на лечении в Стокгольме, в больнице Красного Креста, то есть буквально за месяц до своей кончины.
Мария хранила эту запись в течение стольких лет и молчала? Да, она остерегалась передавать ее через границу – дабы не подвергать опасности нашу семью. В то же время эту ленту показывали по всем телеканалам Швеции, и для многих, увидевших ее, стало откровением то, что говорил через переводчиков этот осунувшийся, изможденный человек, которому каждое произносимое слово давалось с трудом. Генерал Максимчук давал свое последнее в жизни интервью, отвечая за каждое сказанное слово. В своей родной стране, как теперь, так и тогда, никто особенно не озадачивался проблемами Чернобыля и чернобыльских ликвидаторов, и никакие средства массовой информации не стали бы уделять столько внимания человеку, чей героизм спас сотни тысяч человеческих жизней (как говорили, "полпланеты спас"), а его самого обрекал на безразличие общества и мучительную смерть…
Кассета осталась единственным "живым" доказательством и подтверждением из уст Владимира Михайловича своего подвига в Чернобыле…
Включаю видеозапись...
Конец апреля 1994 года. Теплый выдался денек. Владимир Михайлович стоит на крыльце здания больницы; одет в больничную одежду, на плечи наброшена легкая куртка. Вопросы журналистов и ответы генерала сопровождают слова переводчиков.
– Владимир Михайлович, какими работами вы занимались в ходе ликвидации Чернобыльской аварии?
– В первое время занимались обеспечением противопожарной защиты объекта. Проводились работы по снятию графита и всего того, что представляло опасность на крыше, в других залах, подавали воду для работы бетономешалок, которые использовали при строительстве саркофага. Это была ежедневная, каждодневная работа.
– Вы возглавляли спасательные работы?
– Да, я возглавлял противопожарную службу всей Чернобыльской зоны как представитель Центральной пожарной охраны страны, входил в Правительственную комиссию, которая была там создана.
– В каких условиях вы работали, то есть, в каких защитных одеждах и так далее?
– Я скажу так, что в мае–апреле 1986 года практически не было никаких защитных одежд.
– То есть вы работали возле радиационного четвертого реактора – без защиты?
– Да, да… Я также должен сказать, что главная беда, которая выпала на мою долю, случилась 23 мая 1986 года, когда ночью, в 2 часа 10 минут, начался пожар в кабельных этажах. Это был второй пожар на Чернобыльской атомной станции – 23 мая 1986 года. И мне пришлось вместе с моими коллегами и товарищами в течение двенадцати с лишним часов тушить пожар этого кабеля. В 6 часов утра я уже почувствовал себя плохо, но до 14 часов 30 минут все же продержался…
– Как бы вы могли описать те свои ощущения, то есть резкое ухудшение состояния здоровья?
– Ну, во–первых, это был лучевой ожог левой голени: нога так распухла, что от щиколотки до колена у нее стала одинаковая толщина. Около 6 часов утра почувствовал такое невыносимо острое жжение в груди, как будто бы внутри насыпали раскаленных углей. Как потом оказалось, это был лучевой ожог дыхательных путей. Поэтому в 14 часов 30 минут меня срочно отправили в Киев, в госпиталь.
– А вы раньше об этом кому–то рассказывали, и если не рассказывали об этом, то есть обо всем произошедшем с вами в Чернобыле, то – почему?
– В первый раз сообщения об этом в нашей прессе появились только через несколько лет после тех событий. А сам я вообще стараюсь этой темы не касаться – ни в каких интервью, ни в каких беседах с журналистами на радио, телевидении, где–то еще… И ранее старался никаких сообщений не давать.
– Почему же теперь рассказываете нам?
– Теперь рассказываю потому, что хочется, чтобы та беда, о которой мы говорим, та скрытность, которая определяла нашу общую политику, то отсутствие защиты людей от поражений, те тяжелейшие условия, в которых работали не только пожарные, но и все другие специалисты, люди разных профессий, которые были задействованы, не остались за кадром. Хочется, чтобы люди не попадали вообще в такие ситуации. Если же, не дай Бог, что–то подобное случится, то главное – быть заранее к ним готовыми, а не так, как в 1986 году. В 1986 году никто не был готов к такой трагедии, к такой аварии, к такой катастрофе. Секретность, безграмотность, беспечность одних людей – привели к бедам и гибели тысяч других людей, к тем ужасным событиям, которые протянутся в десятилетия. А сколько вообще времени пройдет, чтобы люди вышли из этих испытаний?!
– А что вы можете сказать о безопасности той ситуации, которая сложилась на сегодняшний день?
– Скажу, что после Чернобыля было немало сделано, чтобы обезопасить эту и другие атомные станции, но говорить, что все проблемы решены, нельзя. Еще осталось много нерешенных вопросов по обеспечению безопасности атомных станций, конкретных вопросов по подготовке, обеспечению работ и защиты людей. Конечно, еще очень много и таких вопросов, которые в настоящее время требуют и не находят ответов.
– Как вы смотрите на то, что лично вас ожидает в будущем? Сейчас, когда вы приехали к нам на лечение, есть ли у вас надежды на благополучный исход вашего состояния здоровья?
– …Ну, если бы у меня не было надежды, то… Я уже перенес три операции. У меня – восемь лет мучений, восемь лет борьбы с болезнями, восемь лет сражений за жизнь. То, что произошло сейчас, когда мои друзья и коллеги в России и замечательные новые друзья в Швеции все сделали для того, чтобы я приехал сюда, чтобы получить помощь и лечение, помогает мне преодолеть еще один очередной барьер в жизни. Выражаю свои слова благодарности этим людям, а также всем тем, кто хотел и хочет мне помочь. Особенная моя благодарность – этой милой обаятельной женщине, Марии Легат, которая помогла мне получить вызов в Швецию, организовать лечение. Если бы не она, то, наверное, я не смог бы так легко согласиться на поездку и на еще одну операцию, которая мне здесь предстоит. Как только я переступил порог этой больницы и встретился с врачами, со специалистами, я почувствовал, что могу надеяться на улучшение моего положения. Эта надежда прибавляет мне сил, которые ослабели от предыдущих сражений… Силы и уверенность, прежде всего, мне дает то обстоятельство, что я доверяю тем врачам, в чьи руки я попал. Я даже не знаю, согласился бы я дома на подобную операцию. А тут… Пусть врачи делают то, что считают нужным, а я буду надеяться на них. Я хочу жить!
…Видеоинтервью происходило на улице Стокгольма, где голоса людей иногда прерывались рычанием машин, отдаленным шумом толпы. Но это нисколько не помешало тому, чтобы была засвидетельствована та правда, которую гнали во все двери, чтобы она все же сумела вернуться в то окно, которое оказалось для нее нетесным. О, правда! Как редко тебе удается найти подходящее окно, чтобы хоть иногда являться людям в нашем мире! А я… Я очень рада, что услышала эти слова и могу адресовать их всем другим. Я рада, что Владимир Михайлович нашел в себе последние силы и собрал все оставшееся мужество, чтобы хотя бы в конце своих дней донести людям то, о чем не имел права сказать вслух все эти годы. Мучился, терпел, преодолевал… И каково ему было знать правду, носить ее в себе, подавляя горечь и обиды? И не просто правду как абстрактное понятие, а правду подвига, собственного подвига… Чужие люди в чужой стране услышали эту вопиющую правду о секретном пожаре, так легко "позабытом" в нашей среде. Теперь пусть услышат и свои. А я… Я не встречала в жизни большей несправедливости, чем человеческой и чиновничьей несправедливости к имени, делам и подвигам Максимчука, поэтому радуюсь каждому лучику правды, хоть слегка освещающему это имя, чтобы оно не перешло навеки в тень забвения!
По материалам романа Людмилы Максимчук «Наш генерал»
