- e-mail: info@maksimchuk.ru
II. Из личной переписки
ПЕРЕЧИТАВ НАШИ ПИСЬМА...
О Володе...
Красивый почерк свой оставил,
Оставил все – не взял с собой.
Был избран веком и судьбой,
Стал – исключением из правил.
О себе...
Не собиралась налегке
И вообще – не собиралась,
Но краем сердца задержалась;
Так и держусь – на волоске...
Июнь 2000г.
* * *
Иногда мне интересно лишний раз заглянуть в наши письма, иногда тяжело перечитывать их. Хорошие они, эти письма, простые и человеческие, а теперь – остались свидетелями о былом, документами ушедшего времени. К своим письмам я отношусь прохладно; они менее эмоциональны, чем Володины. Я начала писать ему в ответ, просто не смогла не ответить на первое письмо из вежливости, из уважения к нему, к его личности, в какой–то мере – к его красивому слогу и… Такого почерка, напоминающего восточные узоры, я ни у кого не встречала; некоторые буквы, казалось, не написаны, а почти нарисованы. Красивые и элегантные буквы! Сколько же времени нужно было потратить хотя бы на одно письмо, а получила я их столько, что трудно и сосчитать – ведь не все они и сохранились… Предлагаемые письма – в основном, переписка за период с сентября 1968 года по февраль 1972 года, то есть, с начала нашего знакомства до свадьбы 1 августа 1970 года и далее – до окончания мною института. После свадьбы я не так часто приезжала к Володе в его маленькую комнатку, в общежитие на Сретенке, Рыбников переулок, дом 5, квартира 1, куда и были написаны все мои письма, то есть, почти все. Володины письма адресованы в Новгород Великий, улица Дмитриевская (а теперь – Великая), дом 9/3, квартира 20, в мой родительский дом.
Володя и звонил мне часто. Тогда наш новгородский телефон имел номер от коммутатора. Помню даже номер нашего районного (водницкого) коммутатора – 93–051; телефонистка отвечала, а потом набирала номер телефона нашей квартиры – 38… Поскольку в московском офицерском общежитии не было общедоступного телефона, то я никуда не могла позвонить, вот и не звонила. Володе же приходилось звонить с переговорного пункта или откуда придется. Звонить с работы было не очень–то удобно, к тому же заранее следовало купить талончик на почте, сделать заказ на междугороднюю телефонную станцию, потом ждать... Поэтому о звонках мы старались договариваться заранее. Володя рассказывал, что телефонистки Главпочтамта, который на улице Кирова (теперь – Мясницкой), уже привыкли к нему, молодому человеку в военной форме, с улыбкой встречали, и почти запомнили тот номер телефона, по которому он звонит в Новгород каждые три–четыре дня (по меньшей мере – каждую неделю). Если долго не приходил, интересовались: почему? Бывало, наш телефон не отвечал – и Володя тут же присылал телеграмму, где объяснял, почему не было звонка.
Телефонные разговоры остались за чертой тридцатилетнего прошлого, а письма живут до сих пор.
Володины письма, 1968–1972 годы
Москва, 30 сентября 1968г.
Люся, здравствуй!
Прежде всего, приношу тысячу извинений, что так поздно пишу. Ты уже, мне кажется, передумала, Бог знает что, и решила, что я не напишу. Причин я могу найти сотню, но делать этого не стану. Очень долго ждал, когда приедет из деревни Володя и привезет твой адрес, а прошло больше месяца. Наконец, вчера появился Володя, а сегодня я тебе пишу. После твоего отъезда в моей жизни мало что изменилось. Полностью втянулся в службу, работы стало немного больше, а свободного времени соответственно меньше. Так ни разу я и не съездил к тете Вере, нет такой охоты и времени. Как сменюсь с дежурства, сразу же сажусь за стол, обложусь книгами, занимаюсь по нескольку часов, а когда устану, ухожу в кино. В Москве изменений нет. Обстановка разрядилась, и мы облегченно вздохнули. Люся, ты меня извини, если что не так. Даже не знаю, что тебя интересует из того, что я пишу. Может, ты и не станешь читать все это, мне очень неловко писать дальше.
Приношу тысячу извинений, мой критик. Надеюсь, что ты мне ответишь.
Мой адрес: Москва, К–45, Рыбников пер., д.5, кв.1.
Максимчук Владимир Михайлович.
До свидания, очень жду письма.
Володя
Москва, 4 сентября 1969г.
Вот я снова в Москве, снова в делах, в работе, живу по расписанию. Рад, что работаю, жаль, что отпуск пролетел быстро. Нельзя сказать, что я отвык от порядка, от службы, но слабинку себе дал, почувствовал себя – на некоторое время – независимым, безответственным, свободным от дел. Наверное, это не вредно, если учесть, как редко бывает такая возможность. Приехал я второго числа, и меня уже дожидалось твое письмо и осенняя московская погода. Письмо твое меня порадовало, а погода не очень постаралась. Первым делом пишу тебе, хоть и день спустя.
Изменений на работе пока нет, но скоро, видимо, будут. В общем, ничего непредвиденного, только изменится место работы плюс новая должность… Так интересно получилось, что начальство все решило без меня, даже в чем–то изменило мою судьбу. То есть меня повышают в должности, а дальнейшее будет зависеть от меня. Нет пока еще не все решено, и мне дали подумать до завтрашнего дня, но только над тем, куда пойду, так как предложили два места на выбор. Моментами я сам себе не верю, но если мне верят другие, то я должен доверие оправдать.
Люсенька, ты извини, что я вот так сразу все тебе излил, но только в беседе с тобой я не чувствую себя одиноким, а в твоих письмах нахожу покой. С друзьями не обо всех делах поговоришь, так складываются обстоятельства. Не обижайся, что сразу не написал – ты, надеюсь, все поняла. А сегодня тоже очень устал, участвовал в кроссе на шесть километров, вот только пришел, так сразу сел писать.
Прости, что не так написал, в другой раз соберусь с мыслями и напишу лучше.
Целую и очень люблю. Пиши скорее.
Володя
Москва, 27 декабря 1969г.
Моя любимая, здравствуй!
А вот ты мне и приснилась! Это случилось как раз перед приходом твоего письма, которое я ждал с таким нетерпением и горел желанием поскорее взять его в руки и узнать такой знакомый почерк, чернила и даже конверт. Я уже три дня подряд по пути с работы открывал почтовый ящик – письма не было. Мое напряженное ожидание дало, вероятно, толчок моему тайному сознанию, и вчера мне приснился сон о тебе. Сон был таким чудесным, что мне совсем не хотелось просыпаться, он был единственным из всех моих снов за последнее время, который я запомнил.
Приснись мне еще, и я хоть во сне поцелую тебя! Ну что тебе стоит? Люся, я так радуюсь, что вообще встретил тебя, осознал твою неповторимость, полюбил навсегда! Возможно, на твоем месте могла бы оказаться другая девушка, только я этого себе не представляю. Ни с кем другим я не смог бы так раскрыть себя и свои чувства, так радоваться завтрашнему дню. Через четыре дня наступит Новый год. Представляю, как ты весело встречаешь его в кругу своих родных или на балу – догадываюсь, что тебе очень подходит бал–маскарад. А какая ты маска?
Я же встречаю Новый год со своими воспитанниками, которые тоже хотят порадоваться празднику. Сейчас их у меня прибавилось, стало больше на двадцать человек, а всего – семьдесят. Вот только вчера они приняли присягу, и на всю жизнь запомнят те торжественные минуты, волнующие слова. Сегодня они уже правомочные солдаты–воины. Это замечательно! Кто из молодых парней этого не прошел, тот имеет мало шансов считать себя смелым и мужественным человеком – в прямом смысле этих слов. Армия – трудная школа, но необходимая для мужчины...
Люсенька! Жду твоего приезда, как ты и обещала, через месяц. Мечтаю встретить тебя. Скорее бы, скорее бы пришел конец января! Твои письма ношу с собой, точнее, предпоследнее письмо: иногда перечитываю в свободные минуты. В эти минуты вижу тебя, слышу твой голос... Сдавай хорошо экзамены и зачеты, желаю тебе успехов!
В Москве замечательная, морозная погода; а две недели назад были такие сильные морозы, что людей на улице почти не было видно, все прятались по домам. Горло мое почти прошло, но временами чувствую его. Поздравляю тебя, моя единственная, с Новым годом и хочу, чтобы он принес тебе все, что ты пожелаешь. Поздравь маму, папу и Костю от меня.
Целую много–много раз. Люблю и жду.
Володя
Москва, 8 октября 1970г.
Люсье, милая, здравствуй!
Еще в ушах стоит твой голос, верю и не верю, что говорил с тобой два часа назад. Чувствую себя, как в бреду, на душе тепло и вместе с тем очень–очень горько. Так ждал этих минут, так хотел сказать тебе что–то необыкновенно хорошее, встряхнуться от сонного моего состояния и развеселить свою душу! Не знаю, что со мной творится, но сегодня я даже забыл номер твоего телефона... Нет, знаю: не могу без тебя! После твоего отъезда все дни и ночи меня разъедает пустота. Ни одно расставание с тобой не было таким тягостным для меня. Мне никогда в жизни не было так плохо, как сейчас.
Прости, что так тебе жалуюсь, но ничего не могу поделать с собой.
Не получается складным это письмо... Твои астры все еще стоят, все остальное я тоже не трогаю – так мне легче. Ни за что на свете не перестану любить и ждать тебя. Мою любовь к тебе может отнять у меня только моя смерть. Я очень дорожу тобой, переживаю за тебя. Береги себя, умоляю тебя об этом!
В голове моей часто всплывает твой вопрос, общий вопрос, не ко мне, а вообще: "Разве жизнь справедлива?". Так хочется, в самом деле, чтобы она была справедлива, чтобы ценились истинные ценности, чтобы люди следовали гуманным законам! Доброта, любовь, забота о слабых, благородство души – неотъемлемые составляющие понятия о справедливости. Будь они в почете, не было бы у людей болезней, страхов и страданий. Но такого нет в массовом порядке… Зато у нас с тобой в отношениях и в жизни всегда будет справедливость и чистота, в этом можно не сомневаться. Будем стараться, будем ждать и любить... Только не болей никогда, не простужайся, не уставай. Как только сможешь, сразу же приезжай, успокой мое сердце. Очень жду!
Наверное, я должен привыкнуть и еще долго ждать тебя: эти бесконечные полтора года не уложатся и в сотню лет! Пишу и слышу твой, не очень веселый голос: ты заболела. Я готов ждать и сто лет, только не болей! Ты спрашивала о моих хозяйственных делах, а я не ответил. Отвечаю. Сдал белье в прачечную. Купил запас продуктов. Когда не хочется обедать в столовой, варю себе суп. Вроде бы все. Эти дела меня отвлекают немного от службы, но не от мыслей о тебе – напротив...
Уже второй час ночи, и пишу тебе вторые сутки.
Пора, пора спать, а завтра продолжу. Целую и люблю бесконечно...
Твой, всегда твой Володя
Москва, 12 декабря 1971г.
Моя хорошая, единственная и горячо любимая, здравствуй!
Здравствуй, моя милая Люсенек!
Долго тебе не писал, знаю, что давно ждешь. Прости за долгое молчание, но с самого раннего утра и до поздней ночи нахожусь на работе. Писать тебе коротко и между делом я не умею, писать тебе – для меня удовольствие, волнение сердца, трепет души, многократное повторение любимого имени, живая память о прекрасном. Поэтому готов писать тебе только сейчас. Вчера возил людей в клуб УВД на торжественный вечер, посвященный тридцатилетию разгрома немецко–фашистских войск под Москвой. Домой вернулся около двенадцати часов ночи усталым и голодным, но прочитал твое письмо, и вся усталость развеялась (но голод все же не пропал!). Ничто не может заменить твоих писем, кроме тебя самой, хотя все твои вещи, "живущие" в разных уголках моей комнаты, постоянно напоминают о тебе. По душе моей ничего другого не хочу, как только любить тебя всю жизнь и когда ты рядом, и когда далеко. Сейчас мы видимся мало и коротко, нервничаем, спешим, не успеваем много сказать и сделать друг для друга. Считаю дни до Нового года, мечтаю о твоем очередном приезде, о елке, о празднике.
Каких подарков ты хотела бы от Деда Мороза? Скажи заранее! Буду просить Бога, чтобы он помог тебе и мне встретиться на Новый год... Хочу увидеть твое новое пальто и все остальное, хочу, чтобы ты увидела наш новый телевизор – да, я купил телевизор ("Рубин 203"), хорошо показывает, тебе понравится! С 1972 года телевизоры этой серии смогут принимать пятую программу "Евровидения". Знаю, что сейчас у тебя много дел с дипломом, но я уверен, что ты все успеешь в срок. Получил письмо от мамы, что–то у нее со здоровьем не очень хорошо. Еще пишет, что хочет сделать нам перину, нужно ли?
Все остальное так же, работа, учеба. Почти поправился, хорошо, что ты не разболелась. Моя любимая и самая дорогая! Береги себя и собирайся ко мне. Жду. Целую много–много раз. Передавай привет своим родителям и Косте, я часто о них думаю...
Целую тебя с ног до головы. Я тебя очень люблю. Очень и очень.
Володя
Володины письма из Сочи, 1985 год
Сочи, 25 августа 1985г.
Здравствуй, милая Люся! Здравствуй, моя дорогулька доченька!
Вот прошло уже пять дней, как я нахожусь на отдыхе. Как будто мало времени прошло с тех пор, как я уехал, но мне оно длиннее показалось. За эти дни успел я немного отвлечься от своих постоянных служебных забот, от проблем, не дающих покоя ни днем, ни ночью. Скажу даже так: ежедневно ощущаю своим телом (душою – нет), что мне становится лучше, что постепенно восстанавливаюсь, что мышцы наливаются силой, что появляются естественные интересы к окружающей жизни, которые почти пропали за последнее время. Перед отъездом в санаторий я все задавал себе вопрос: а стоит ли вообще ехать; не остаться бы дома с вами, не навестить ли маму хоть бы на пару дней (и когда это будет, не знаю уже?). Но сейчас я понял, что поступил разумно, за что тебе, Люсенька, спасибо – ты правильно поняла мое состояние и поддержала меня. Я, на самом деле, очень устал от работы, устал физически и морально, даже больше морально, чем физически. Трудно сказать, что там ждет нас впереди, но сейчас я отдыхаю в полной мере. Вот в эти минуты, когда я пишу вам на коленке, я сижу на скамейке возле самого моря. Погода не самая лучшая, солнце едва просвечивает сквозь косматые облака, но мне все это по сердцу. Я слушаю звуки моря, смотрю, как волны катают камешки, бьются о пирс, становятся пеной... Мне спокойно и хорошо, жаль только, что вас нет рядом. В моей теперешней жизни нет минутки, чтобы я не вспоминал и не думал о вас. Я вас очень люблю, мечтаю всегда отдыхать с вами, но видите, не получается. Мои любимые и дорогие, только на далеком расстоянии лучше понимаю, что вы значите для меня.
Люсенька, жалею и очень жалею, что ты не со мной, мы так никогда и не отдыхали по–настоящему. Люблю тебя и ценю твою заботливость, пусть иногда и чрезмерную, отчего и сама страдаешь. Вспоминаю и тебя, Машулька, мой зайчик хитрющий (как на любимой фотографии). Так хочется, чтобы ты у нас выросла доброй, отзывчивой, трудолюбивой и ответственной. Мы с мамой все стараемся для этого сделать. Машенька, ты уже почти взрослая девочка, все понимаешь и даешь себе отчет в том, что хорошо, а что плохо. Ты должна знать, что для нас с мамой важнее всего на свете вырастить честного и доброго человека. Будь, моя голубушка, умницей, всегда и во всем помогай маме. Вот написал все это, и страшно захотелось домой, увидеть вас, обнять и приласкать. Билет в Москву взял на десятое сентября, чтобы приехать чуть пораньше до выхода на работу, побыть с вами, помочь тебе, моя дорогая женушка, хоть недолгое время поводить Машеньку в школу.
О моем отдыхе, то есть отдыхе и лечении. Каждый день принимаю Мацесту, хожу на ингаляции. Здесь много моих знакомых, очень хороших людей. Мы вместе ходим на процедуры, в кино, разговариваем, гуляем, потом расскажу обо всем. Заканчивая писать, поднимаю глаза: море успокаивается, вода становится голубой–голубой, вдали красуется Дагомысский комплекс, горы плывут по морю, как корабли... Здорово, а душа моя с вами! Закрываю глаза и вижу вас, мои очень дорогие люди.
Целую вас. Не болейте. До свидания.
Всегда ваш Володя
Сочи, 3 сентября 1985г.
Здравствуйте, мои дорогие и любимые Люся и Машулька!
Времени у меня сейчас много, вот и пишу, чтобы поделиться своими впечатлениями и мыслями моей теперешней жизни. Четвертые сутки льет дождь, словно из ведра – так говорят в таких случаях. Стало довольно прохладно, купаться нельзя, температура воды не более семнадцати градусов, Так хотелось бы тепла и солнца, да видимо, уже не будет, это не то, что в Феодосии в прошлые годы! Но, несмотря на это, я отдыхаю с удовольствием. Удовольствие мое в том, что я имею возможность оглянуться, осмотреться по сторонам, подумать о себе, о вас, о своем месте в жизни, вспомнить о всех близких мне людях. К сожалению, моя жизнь так закручена, что такой возможности у меня почти никогда и не бывает. Я устал от вечной гонки, устал быть "сжатой до предела пружиной". Да, Люсенька, ты меня часто в этом упрекаешь, наверное, думаешь, что мне самому все это нравится. Нет, и еще раз нет, не нравится, но сделать ничего нельзя.
Коль я взялся за такую работу, коль от меня так много зависит, то по–другому я работать не могу. Не могу равнодушно относиться к людям, к недостаткам по вопросам службы. Хочу всегда делать все, что могу на своем месте, хочу жить так, чтобы мне никогда не было стыдно перед самим собой. Даю себе отчет в том, что свои поступки и решения я всегда тщательно продумывал. Да, я часто рисковал, но рисковал не напрасно. Ты знаешь, моя дорогая, как часто я вспоминаю отца, то есть живу памятью о нем. Уже двадцать один год, как его нет, а для меня все как вчера; он для меня – самый яркий пример в жизни, он много мне передал, многому научил. Как жалею, до боли в висках, что его нет, что он не может порадоваться за меня, не увидит мою дочь. За эти дни я много раз возвращался в прошлое, в наше прошлое. Вспоминал нашу первую встречу у тети Веры, твою наивность и очарование, твою воспитанность и образованность. Очень, очень хотелось тебе понравиться, но надежды было мало! Вспоминал и многое другое. Хорошо, что у нас много всего было, так что есть материал для воспоминаний.
Теперь–то мы уже прожили немалый кусок жизни, у нас растет дочь. До сегодняшнего дня ни разу ни о чем не пожалел, ни разу. Знаешь, Люся, как иногда мне бывает не по себе, когда я чувствую иногда: ты меня не понимаешь! Не понимаешь мою занятость, необходимость постоянных командировок и дежурств, важность моей работы... А с другой стороны вижу, как утомляю и раздражаю тебя всем этим, порчу настроение, лишаю своего внимания и помощи в домашних делах.
Может, я старею, но с каждым годом все больше убеждаюсь: ты и только ты мне была всегда нужна. Мне никогда не хотелось ничего менять в своей жизни, мое – это мое. Я помню первые годы нашей жизни, когда Машеньки еще не было на свете. Помню, как работал напряженно, как уходил на сутки, как ты меня встречала, провожала, как сердце было готово выскочить из груди от радостного ожидания встречи с тобой, моя дорогая. Ты можешь возразить мне: "А сейчас не так!" Я отвечу: "И да, и нет". То есть не каждый раз и то, и другое... Сейчас для меня никого нет дороже на свете, чем вы с Машенькой и моя мама. Моя память все сохраняет, хочу я этого или не хочу... А знаешь, Люсенька, с каким настроением я возвращаюсь домой с работы в настоящее время? Уже в трамвае, уже спеша по тропинке к нашему подъезду, мысленно разговариваю с дочкой, уже слышу заранее ее звонкий голосок: "Папа, папа пришел!" Мой комок нервов распрямляется внутри меня, я дрожащими руками вставляю ключ в замочную скважину – и мой самый родной маленький человечек бежит ко мне навстречу, маленькие рученятки обнимают меня за шею, непослушные кудряшки прижимаются к моей щеке... Я, наверное, – эгоист, но думаю, что моя дочь – самая лучшая и неповторимая среди других детей.
Для меня Машенька – это подарок, это чудо, это дар. Люсенька, ты, конечно, считаешь, что я балую дочь, недостаточно строг к ней, поощряю ее проказы. Но я думаю, что ты воспитываешь ее правильно, стараешься привить ей знания, хорошие привычки и манеры. Я тоже хочу, чтобы она выросла умной и доброй, твоей помощницей. Машенька, прошу тебя всегда помогать маме, учись уже сегодня жить, а уметь жить правильно – целое искусство. И помни еще: жизнь – это труд, а труд – это жизнь. Я передаю не громкие слова, а глубокое их содержание.
Наверное, я утомил вас, мои дорогие, но случай представился, и выдалось свободное время... Моя милая Люсенек, когда я уезжаю от тебя далеко и надолго, все наши размолвки и несовпадения мне кажутся незначительными, второстепенными. Моя долгосрочная память хранит многие моменты проявлений твоего тонкого отношения ко мне, повторение таких моментов... Пишу все это потому, что на самом деле соскучился без вас, мои дорогие. В моих командировках я не всегда это осознаю из–за отсутствия свободного времени, дикого автоматизма моего внутреннего состояния. А сейчас мне так хорошо, так тепло на душе от одной только мысли, что вы у меня есть, что жить без вас не могу. Я радуюсь этому. Написал, и как будто прикоснулся к вам душой и телом. Будьте мне здоровы, не болейте. Я очень–очень люблю вас.
До свидания, мои любимые. Целую и обнимаю вас.
Ваш Володя
Мои письма, 1968–1972 годы
Новгород, 8 мая 1969г.
Здравствуй, Володя!
Пишу тебе, не откладывая надолго. Приехала я сегодня утром, доехала хорошо, но в поезде почти не спала, не могла. Твои цветы простояли всю ночь в банке с водой и не завяли, а сейчас вот стоят в достойной вазе и гордятся своею красотой. Дома я была уже в восемь утра и как раз успела к десяти часам на лабораторные работы, а если бы не успела, то эта работа осталась бы на зачетную неделю, что никуда не годится. Потом отсидела лекцию. Потом – репетиция в нашем СТЭМе (студенческом театре эстрадных миниатюр), репетировали "Баню" Маяковского, завтра у нас спектакль. Знаешь, театр оперетты пришлось оставить, жаль немного, но он становится полупрофессиональным, и требования к исполнителям – соответствующие. Наш СТЭМ – другое дело, да и кругом – свои студенты. Я исполняю две роли, потому что одна девочка уехала и к завтрашнему вечеру не вернется. А так еще можно было б сто лет не приезжать... Ты знаешь, у меня сейчас такое ощущение, что я никуда и не ездила, вот, кажется, жила себе и жила, и все остальное мне приснилось или не приснилось, а сочинялось само по себе, вернее, ты сочинил это для меня! Мне от этого и грустно, и замечательно легко, и удивительно, что такую глыбу, как ты, мне удалось нечаянно поколебать. Надеюсь, фундамент под ней не пошатнулся!
Я очень устала, у меня слипаются глаза.
Обо всем остальном – потом. Целую. Пиши поскорее.
Люся
Новгород, 10 декабря 1969г.
Милый мой Володя!
Ты мне прислал очень хорошее письмо, я буду часто его перечитывать. У меня и слов–то таких нет в моей копилке, и духа на такие слова тоже не хватает, наверное. Или это как боязнь подойти поближе к птичке, которая сидит на ветке: спугнешь – и нет ее. Понимаешь? Ты вот снова пишешь, уже не первый раз, что живешь несколько отвлеченно от жизни, что занят, в основном, своей работой. Но ведь работа, как я представляю, и есть твоя жизнь, а твой некоторый автоматизм, слава Богу, не переносится на человеческие отношения. Пример – твои письма, они наполнены душевным твоим теплом и чувствами... И хотя ты утверждаешь, что рад моим намерениям что–то хорошее из тебя сделать, я думаю, что ты влияешь на меня сильнее, чем я на тебя. Именно твои письма и влияют: каждое из них написано виртуозно–красиво, обдуманно, неспешно. Они несут мне часть твоей души! А мои... Не знаю, чего в них больше?
Хочется, чтобы и в жизни, и в письмах, человеческое было самым главным. Вот, например, (ужасный пример) в нашей группе у одного парня недавно умерла мать; он вынужден бросить учебу и зарабатывать на жизнь, ну, не совсем бросить, а если получится, перейти на вечернее отделение. Жалко, но делать нечего. Он скоро уйдет – и его как не бывало: все будут, как и прежде, ходить на лекции, в библиотеку, в кино и так дальше. Жизнь идет. Случись что–то у меня, примерно так же забыли бы и меня. Меня пугает равнодушие более, чем все остальное. Вот точно сказано: бойся равнодушных. Я и сама не хуже других знаю, что человек нужен, в первую очередь, своим близким и любимым, а если вдруг станет не нужным им, то кому же нужен тогда?! Тебе бывает одиноко и неуютно потому, что твоя мама, сестры и братья далеко от тебя, но ведь все вы нужны друг другу и будете нужны всегда. А уж мои–то родители стерегут нас с братом, как куры цыплят! Не знаю, успокоила ли я тебя, но старалась.
Не волнуйся зря. Целую много раз. Пиши скорее.
Люся
Новгород, 3 апреля 1970г.
Мой хороший, здравствуй!
Получила сегодня твое красивое письмо. Уже вечер. Папа с мамой ушли в кино, Костя делает уроки. Я рада, что ты нашел возможность приехать к нам. Очень тебя жду и надеюсь на хорошую погоду, а то последние дни метет метель; снежно, ветрено... Сегодня неожиданно проклюнуло солнышко, я и рада! По дороге домой из института долго думала о тебе. Хочу, чтобы мы с тобой сделали друг друга счастливыми, а как – не знаю. Ведь людей иногда очень легко сделать счастливыми, а чаще – очень трудно, об этом сняты фильмы, написаны книги и научные исследования. Все люди решают в общей сложности однотипные задачи, примерно такие, как мы с тобой. Нельзя долго стоять на обочине, подальше от их решения – дорога жизни торопит, а само собой ничего не решатся! Только и спешить бы не хотелось, но ведь мы так редко видимся, что устали от дальних расстояний на той «дороге жизни». Приезжай, несмотря на "обстановку", как ты пишешь, и мы обо всем поговорим, долго и серьезно. У меня никогда почти не бывает никакой такой "обстановки", а те две–три лекции, что я пропущу, погоды не сделают. Такие "жертвы", как ты знаешь, я приношу довольно часто, и для менее важного.
Ну, об этом довольно. Все забываю спросить: как ты только разбираешь мои каракули? Или читаешь через слово? А я очень люблю твои четкие хорошенькие буковки, похожие на филигранное плетение. И как тебе удается сохранять такой первозданный почерк?
Жду тебя. Все остальное – за границей моего ожидания... Целую. До свидания.
Люся
Новгород, 2 июня 1970г.
Здравствуй, милый Володя!
Сегодня утром приехала домой, утром сразу же отправилась на завод, куда меня распределили на производственную практику. Это по новгородским меркам довольно далеко от дома, в районе нового рынка. Буду работать контролером ОТК на конвейере, в цехе по сборке трансформаторов. В цехах завода в основном работают слепые (от общества слепых ВОС). Начиная с проходной и заканчивая каждым рабочим местом, все приспособлено для удобства работы и передвижения в помещениях слепых людей. Странно и тяжело на это смотреть. Ужасно: вглядываться в мир и не видеть его! Я запомнила этих людей – они милые и славные, наверное… Работать буду в две смены: неделю – утро, неделю – вечер. Вернулась оттуда и после обеда долго сидела над твоими задачами по математике, решила все; не знаю, верно ли: математику я сдавала год назад почти забыла. Нет, не подумай, вспомнила, конечно же, потому что в математике все подчинено логике, не то, что в других науках. А вот теормех еще помню (сдала только что), только у меня под руками нет литературы по этому предмету, завтра схожу в библиотеку. Математику пошлю тебе завтра, все остальное – попозже. Уже успела поговорить с родителями о нашей свадьбе, они, в общем, согласны с нашими планами, детали – потом. Дома – море сирени и густой сиреневый запах (сиреневый туман).
Обожаю сирень. Очень устала. Хочу спать. Спокойной ночи. Целую тебя.
Люся
Новгород, 1 апреля 1971г.
Мой хороший, здравствуй!
Вот я и приехала в мой привычный мир. Ничего здесь не изменилось. Твой мир немного опустел. Целых полтора месяца мы не увидимся, боюсь и думать об этом. При всех наших трениях и мнениях плохо будет нам друг без друга, да ты знаешь это не хуже меня. Ты прав, можно сократить количество трагедий при расставании путем сокращения количества встреч... А вот и попробуем, полтора месяца – хороший срок! Попробую превратиться в автомат и писать тебе с минимумом эмоций. Попробуй и ты. Надолго ли нас хватит? Есть в наших редких встречах особый смысл и великая радость, будем их потом вспоминать... Слава Богу, мы пока еще достаточно молоды, надеюсь, доживем до лучших времен. Не представляю себе старость. Такое слово мне не подходит, и тебе тоже. Вот и хорошо! Нельзя нам с тобой не дорожить друг другом... Посылаю тебе стихотворение, которое написала только что. Сохрани его, а то я себе не оставила копии.
Как часто мы не решаемся сказать не выгодную для себя правду,
Даже если от этого зависит человеческая жизнь.
Как часто мы не решаемся подать оступившемуся руку,
Даже если он прежде был лучший друг.
Как часто мы не способны простить ничтожные обиды,
Даже если сами обижали больнее в сто крат.
И как редко мы признаемся в глубинах души своей,
А тем более вслух: «Это я – не прав...»
* * *
Пиши мне скорее и гони дурные мысли прочь! Целую.
Люся
По материалам романа Людмилы Максимчук «Наш генерал»