- e-mail: info@maksimchuk.ru
"Заявление. Вчера побывали на Митинском кладбище – возмущены, в каком состоянии находятся могилы! Надо пересмотреть наше отношение к этому. Ведь каждый готов что–то сделать. Мы – требуем!!! Мы можем создать фонд!!!"
Из рабочих записей Владимира Максимчука, 9 апреля 1990г.
Чернобыльская тема, включительно – чернобыльский пожар в ночь с 22 на 23 мая 1986 года, к началу девяностых годов искусственно считались исчерпанными, прошедшими, забытыми. Кто–то, и в самом деле, давно забыл, а кто–то и сразу не запоминал. Забыть легче, чем запомнить. Забудем ли когда? Неодолимая природа правды требует: надо запомнить!!!
* * *
Переступить? Простить? Забыть?
…Иные с лёгкостью забудут.
Но будут ангелы трубить –
И грешники их слушать будут.
И устрашатся… Грянет свет –
Преддверье будущего утра.
Над миром тьмы взойдёт рассвет
Созвездьями из перламутра,
И все услышат, как поют
Те хоры ангелов трубивших!
Запомнившие подождут,
Пока Господь простит забывших…
Июль 2001 г., в редакции 2020 г.
Однако бремя Чернобыля растет и растет. А уже пошел седьмой год отсчета после Чернобыльской трагедии… В стране, бывшей ранее Союзом многих республик, спустя пять лет после Чернобыльской катастрофы 1986 года произошли принципиальные изменения, затронувшие жизни и судьбы каждого человека. Страна распалась, и население пострадавших территорий Украины, Белоруссии и России оказалось предоставлено само себе: вялая малорезультативная помощь властей меркла перед фактами выбросов и проявлений Чернобыльского синдрома; многие жители страдали невыносимо и лучшего не ждали. А где и как живут люди, которые ту трагедию локализовали и – по возможности – смягчили и ликвидировали? Чернобыльские герои–ликвидаторы оказались также гражданами разных государств, их насчитывалось не десятки, а сотни тысяч. Они более остро, чем другие категории населения, ощущали на себе эти перемены. Чем они должны были расплатиться за свой человеческий и профессиональный подвиг, положенный во имя…? Болезнями, унижениями, прозрачно прикрытой нищетой существования, социальной и правовой незащищенностью. Большинству из них пришлось расстаться с любимой работой, распрощаться с мечтой о карьерном продвижении, с надеждами на счастливое будущее. Как оставшиеся в строю, так и "списанные" по разным причинам, чернобыльцы были вынуждены сражаться за свои жизни и здоровье с превосходящим силами противником: с законами, постановлениями и чиновниками, приставленными к этим документам.
Сражение оказалось тяжелее, чем на чернобыльском фронте. Институты власти и средства массовой информации с самого начала со всех сторон окружили Чернобыльскую катастрофу мраком и секретностью; эти тайны нисколько не уменьшились с годами, напротив – возросли. До народа доводились самые поверхностные сведения, удобные верхам. Заточенные в рамки секретности, оцепленные туманом мрака, пострадавшие от катастрофы на ЧАЭС вынуждены были жить и сражаться за жизнь – отчаянно. Рамки уплотнялись, становились многослойными; петля мрака, охватывающая их, затягивалась все теснее, перекрывая выход свободной правды наружу. Иногда правда просачивалась – и никому лучше от этого не становилось: настоящая ликвидация последствий Чернобыльской катастрофы по существу еще и не начиналась…
Генерал Максимчук, переживая тяжкие дни и месяцы скоро текущей болезни, работал днями и ночами, сражался в полной мере, не давал себе поблажек и перерывов в работе. Не было перерывов и на Чернобыльском фронте. Сколько мог, использовал любые возможности – для помощи ликвидаторам, беженцам, переселенцам, и семьям уже умерших. Проблем не убывало, а прибавлялось. Умаление персонального вклада каждого ликвидатора, унижение личностей спасателей, безразличие и пренебрежение общественных структур – все это он в полной мере испытал на себе, поэтому чужие беды понимал хорошо. И в то же время (надо отдать должное силе характера!) Владимир Михайлович был одним из немногих, кому разовым порядком и всей оставшейся жизнью удавалось преодолевать чугунно–бетонное молчание, возведенное вокруг его подвига, и пренебрежение к его личному вкладу в ликвидацию последствий той катастрофы. Никакое начальство не заинтересовано в афишировании своих предыдущих промахов, а время работает в пользу забвения – так будет до тех пор, пока миром управляют деньги и расчет.
Говоря об этом, вспоминаю те первые недели и месяцы после катастрофы, когда Владимир Михайлович, по возвращении из Чернобыля, боролся не только со своими болезнями, решал не только организационно–технические проблемы, связанные с Чернобылем, но приложил максимум усилий для увековечения памяти первых героических пожарных Чернобыля. Он, едва придя в себя, принялся теребить руководство, чтобы отважным пожарным, работавшим на пожаре 26 апреля 1986 года на ЧАЭС, в короткие сроки присвоили звание Героев Советского Союза (те самые звания, которые не удалось «пробить» тотчас же после событии 26 апреля 1986 года). Убеждал и доказывал, что это крайне необходимо для укрепления нравственности в нашем обществе, для поднятия величия подвига пожарных, для усиления акцента памяти в нашем народе о трагедии, разыгравшейся в Чернобыле, чтобы сделанное там – прахом не прошло.
Присвоение званий – чрезвычайно сложный вопрос, но его решили достаточно скоро. Правда, звание Героев Советского Союза присвоили не всем из них, а только офицерам: Леониду Телятникову, Владимиру Правику и Виктору Кибенку, сержантам и рядовым – другие ордена и медали, но и то – победа… (Теперешняя Украина может гордиться, что воспитала когда–то таких Героев–пожарных!)
Конечно, были у Владимира Михайловича намерения и планы выкарабкаться самому, развернуть широкую реабилитацию чернобыльцев–пожарных, отдавать дань памяти и чести уходящим, в том числе – регулярно проводить в Москве Международные соревнования памяти пожарных Чернобыля. Далеко не все из окружающих догадывались, что перенес и несет в себе этот целеустремленный, не дающий покоя ни себе, ни другим, человек с большими погонами и большой должностью и с еще большей миссией. Он не просто воздух речами сотрясал, не занимался стяжанием не причитающихся (или причитающихся) ему благ, не делал себе рекламных акций, он этим жил и будет делать это до последней секунды, отпущенной ему судьбой...
Человек приходит в мир – проходит свой путь – и покидает этот мир.
Все так просто – надо спешить делать добро, созидать, отдавать больше, чем берешь, помогать слабым, которых большинство.
Чернобыль проверяет человека, подвергает испытаниям, укорачивает его путь или дает ему шанс...
Уже шел седьмой год отсчета чернобыльского метронома:
первый год – за два,
второй – за двадцать два,
а седьмой – за...
Что же в мировом сообществе менялось в осознании происшедшего в Чернобыле, в нашем Отечестве за тот период времени? Мало, очень мало… Европейские страны не спешили помогать пострадавшим – так, совершали время от времени показательные акции, не желая признавать всю грандиозность катастрофы на ЧАЭС. А помогать–то нужно было во многих направлениях!!! Атомные станции стояли там же, где и раньше; работали с тем же самым риском. Ядерная энергетика оставалась источником ядерной опасности. Экология у нас, как и ранее, пребывала в зачаточном состоянии, ни на что не претендуя, кроме поверхностного взгляда на обстановку вокруг да около… Природа окрест эпицентра катастрофы была глубоко больна, хотя героически сопротивлялась, пыталась возродиться по законам Создателя, однако воспроизводилась и множилась по законам Чернобыля, ранее ей неведомым. Чернобыль–монстр, Чернобыль–дракон, Чернобыль–смерч! Чернобыль живуч – он умеет и может воспроизводить сам себя, тиражировать исключительно себя, утверждать только себя – так, что иные живущее ныне поищут смерти во спасение, во избавление от жестоких мук, да не найдут ее…
А ведь подходил к концу седьмой год отсчета Чернобыльского метронома жизни и смерти. Кто–то не слушал этот отсчет, кто–то не услышал, а кто–то и не прислушивался, хотя по долгу службы – если не по долгу совести – был обязан и наделен определенными полномочиями. Сколько–то раз кто–то сменил посты, штаты, прислугу, уточнения к законам, отчитался, переместился неподалеку, пошел на новый круг, а в этот круговорот низвергнулся другой "Вершитель–распорядитель", и так же ниже, и так же выше... Как будто не все они – люди, как будто не у всех у них (у нас!) растут дети, как будто дети наши будут жить не в этом мире, как будто их дети никогда не пересекутся с Чернобыльскими детьми, пусть и в седьмом поколении!
А ведь завершался седьмой круг, седьмой год отсчета...
Чернобыль и Москва.
Чернобыль и Россия.
Чернобыль и планета Земля.
Шлейф последствий аварии растянется долее, чем на двести восемьдесят лет (до двадцати семи тысяч лет – и как это представить?) – так можно судить по периоду полного распада радиоактивных осадков, выпавших на известные территории. Специалисты считают, что пика ощутимых изменений ситуация достигнет в ближайшие десять–двадцать лет.
Какое будущее способно пощадить наших наследников?
Кому, как и когда повезет, пусть не тогда, а хотя бы в обозримом будущем?
* * *
Однажды Владимира Михайловича пригласили на фестиваль искусств «Красная Площадь–92». Там мы познакомились с правнучатым племянником Михаила Илларионовича Голенищева–Кутузова, приехавшего в Россию вместе с родственником царской фамилии на похороны великого князя Владимира Кирилловича Романова в июне 1992 года, Илларионом Ильичем Голенищевым–Кутузовым. Он оказался интересным человеком, родившимся за пределами России, в Югославии, в 1926 году. По профессии Илларион Ильич – языковед и публицист, прекрасно владеет несколькими языками.
Мы с Володей рассказали о себе, о Володиной работе. Вспомнили Чернобыль. Илларион Ильич заинтересовался, расспрашивал подробно. Сказал, что его волнуют проблемы атомных станций в Европе и особенно в России. Как полагают высокие специалисты (ссылаясь на данные, опубликованные на западе), современные атомные станции являются смертоносной потенциальной угрозой окружающей среде. Трагедия на любой из них может разыграться в любое время. Катастрофа, аналогичная Чернобыльской, вполне предположительна, это – очень тревожно! Особенно Илларион Ильич обрадовался бы закрытию Сосновоборской атомной станции под Петербургом (интересно, был бы этому рад Владимир Васильевич Чухарев?), уж очень любит родину своих отцов!
Мне кажется, не нужно быть большим специалистом в области атомной энергетики, чтобы знать, какую станцию закрывать, а какую и не строить вовсе, раз все еще не умеем предупреждать аварии, а по существу – не научились управлять ядерным процессом, да видимо это и невозможно в полной мере. Мир вокруг нас достоин любви и бережного к нему отношения, он неповторим и... беззащитен! Беззащитны и мы, живые люди перед собственными амбициями и духовным невежеством. Природа не терпит варварского вмешательства в свои законы и не прощает человеческих поступков, идущих вразрез с этими законами. Как много нужно знать и понимать, чтобы убедиться, что ничего не знаем и не понимаем, да и знать не желаем, что стереотип господствующего мышления способен только формировать условия для возникновения последствий, которые часто бывает невозможно ликвидировать – никоим образом…
Сколько раз все уже было и бывало, да кто бы хоть чему–то научился!
* * *
АТОМ
В нашем мире, вместе с нами взятом
Напрокат под вывеску «Прогресс»,
Выскочил на волю мирный атом..
Стоп. Включился громовым раскатом
Мощный, разрушительный процесс.
P.S. Атом мирный и атом военный — близнецы–братья от отца Атомного века и матери Атомной энергетики. Скорее всего, один без другого существовать не могут, как близнецы Сиама. Общая культура человечества еще не доросла до понимания и уважения культуры безопасности, включительно — ядерной безопасности, которая могла бы безболезненноразделить Сиамских близнецов, не ввергая все живое в пропасть уничтожения. Теория и наука открыли нам атом, а закрыть его уже не в состоянии...
По материалам романа Людмилы Максимчук «Наш генерал» и монографического труда «Чернобыльский словарь человечества»