- e-mail: info@maksimchuk.ru
Пожар конца февраля 1994 года на Ленинском проспекте в обычном, средней этажности жилом доме, был обычным рядовым пожаром, по стандартным меркам, хотя... чем измерять?
...Не забуду никогда тот обычный пожар, случившийся зимой в моем городе детства Великом Новгороде, в нашем дворе на Мининской улице, когда мне было лет семь, а моему братишке – и годика не исполнилось. Жили мы на первом этаже каменного дома. Нас разбудили ночью, и я плохо соображала, что происходит. Помню, как родители завернули нас с братом в подвернувшиеся под руку одеяла и платки, быстро вынесли из дому. Только на улице я поняла, что творится вокруг – полыхало!!! А случилось так, что ночью загорелись деревянные сараи, занимавшие площадь и имеющие размеры чуть ли не такие же, как наш двухэтажный дом. Сараи стояли во дворе как раз напротив дома. Народ жил бедно, в сараях держали всякое барахло, а главное – дрова и керосин, поэтому пламя мгновенно выросло до неба.
Жильцы нашего и близлежащих домов тоже высыпали во двор и собрались кучками на безопасном пригорке неподалеку, к ним подтягивались новые группы детей и взрослых. За собой тащили свертки, узелки и все, что второпях успели захватить. Была очень холодная и снежная зима; снег лежал почти до окон первых этажей. Днем было загадочно и красиво, но что же сделалось ночью! В десятках метров от нас все горело, трещало и гудело так, что черная крупа, головешки и рваные лоскутья железа взлетали в воздух, и, казалось, обратно не падали. Вихри, фонтаны и ураганы черного дыма вперемешку с языками быстрого пламени метались по двору, вырывались на улицу, подкрадывались к нашему дому. Снег растапливался и, пополам с гудроном и сажей, черными ручьями стекал по уклону к дороге. Люди метались хаотично, были вне себя от холода и страха. Взрослые охали и дрожали, дети орали. Но гораздо громче выл и громыхал выпущенный на волю "огненный шакал", рвался вверх и вширь, пожирая и землю, и небо! Не помню, когда и прибыли пожарных – сразу я их не заметила… Наконец-то, пожар пошел на убыль, когда почти сгорели и сараи, и деревянный забор соседнего двора, и маленькая сторожка неподалеку. До каменных строений пламя добраться, к счастью, все же не успело.
Наконец, все утихло. Начало светать… Люди разбредались по домам, тащили за собой скарб. Утром следующего дня, и весь день, и еще недели две разгребали пепелище... Сгорели два больших длинных сарая, что совершенно изменило общий план, общий вид двора. Сгорел, наш сарайчик (каждой квартире в доме был выделен сарайчик), а сколько в нем было добра! Сараи восстанавливали очень долго – то есть, по существу, отстраивали заново. А поленицы дров, множественными стопками подпиравшие сараи и стоящие рядами во дворе, сгорели подчистую. Не помню, чем топили мы печку всю оставшуюся зиму, также не помню, когда купили новый велосипед (а старый был в сарае и сгорел), и все прочее: папины инструменты, утварь, детские игрушки (большей частью самодельные, покупных было очень мало), мелкие пожитки… И больше всего мне было жалко, что не прокатит меня папа на том, старом велосипеде! А ведь смастерил он для меня маленькое сиденье, укрепил перед взрослым и часто меня катал и просто так, и по своим делам. Да и на работу в военкомат на нем ездил. Велосипед в то время был целым богатством! У всех сгорело какое-то добро, зато люди остались живы.
…Все-таки жизнь – главное богатство, вот до чего додумалась я, но не сразу, а гораздо позже, вспоминая тот пожар и рассказы старших об ужасах недавней войны. Уже годы спустя, осознанно размышляя над историей родного города, который закалился в вековых противостояниях огненным бурям и штормам, над последствиями Великой Отечественной войны, следы которой запечатлелись на каждом шагу, я не детским умом поняла: как легко, то есть запросто, можно расстаться с любым богатством, с самой жизнью. Сотни и тысячи людей не успевали дожить и до половины отпущенного им срока… Пусть что угодно будет, лишь бы родные (родители и брат) не пострадали! Я всегда боялась войны, а с пожаром тогда столкнулась впервые и поняла, как страшен огонь – как война. Никогда не думала, что жизнь меня соединит с человеком, который не то, чтобы пожаров не боялся, не имел права бояться, а имел по жизни одну обязанность: до полной победы бороться с пожарами, сражаться с огнем!
...Февральский пожар 1994 года в жилом доме на Ленинском проспекте (последний в списке Владимира Михайловича) обошелся без человеческих жертв, но то был период сильных морозов в 32–35 градусов, когда вода замерзала на лету, а рукава рубили топором, так как сложить их было невозможно. Людей спасли, а люди спасали не тряпки и дрова, как тогда наши соседи, а ковры и телевизоры. И то – почти сорок лет разницы. Да и столица – не провинция...
* * *
Через раны своей души пропустил и ранами своего тела ощутил Владимир Михайлович те московские пожары. Пожар на Ленинском проспекте стал для него последним в жизни. Более суток провел в напряженной обстановке – тяжелым был и сам пожар, и его разборка. Приехал домой ватно–усталым, сверх измученным. С трудом снял свинцово–тяжелую шинель, я еле успела ее подхватить. Лег – как сноп упал... На следующий день не то, что выйти на работу, хотя бы и через силу – подняться уже не мог... Да, последний потушенный пожар был символичен. Он был, как последний бой. Как говорил Александр Суворов, "в бою смены нет, есть только поддержка; одолеешь врага, тогда и служба кончится". Одолен ли враг? Осталась ли поддержка? Кончилась ли служба?
...За предшествующие два года было столько упущено, растрачено из хранилища, нет, не из хранилища, а уже из остатков от небольших запасов кое–как сохраненного здоровья, что, можно сказать, не оставалось почти ничего. Ничего наверстать было уже нельзя, а тем более – изменить к лучшему. Все фронты и фланги сражений уступали место последнему фронту – фронту сражения с тяжелым недугом.
По материалам романа Людмилы Максимчук «Наш генерал»