- e-mail: info@maksimchuk.ru
II. «Земля уходила из–под ног…» История маршрутного листа
пребывания Владимира Максимчука в зоне Чернобыльской АЭС в мае 1986г.
С тем, что ушло безвозвратно, но осталось дорогим навсегда,
никогда не прерывается духовная и мысленная связь…
Мне давно было известно, что кроме написанных и опубликованных в свое время работ у Владимира Михайловича была масса личных материалов и заметок, в которых он затрагивал многие темы, а в том числе, тему Чернобыльского пожара и всего, что связано с этим. Говорят, что Владимир Михайлович вел в Чернобыле личные записи, а начинались они со дня приезда в Киев – с 13 мая 1986 года. Говорят, что собирался заняться серьезно изучением и обработкой собранных им сведений и фактов; говорят также, что продолжил те записи после, что описал пожар и его обстоятельства, что развил вопрос далее.
Я в этом почти не сомневаюсь, потому что Максимчук – не тот человек, который не придавал бы значение и не дал бы оценки событию такого масштаба. Он старался оставить для истории материалы – так или иначе – несомненно. Знал, что когда–то будут востребованы. Где теперь те записи – трудно сказать, утеряны ли они, сокрыты ли где–то или дожидаются своего времени… Я, как могу, продолжаю его «утерянный дневник», и не одна только я.
Полковник запаса Владимир Ясонович Никитенко, бывший начальник Управления противопожарной службы Северо–Восточного округа Москвы, кавалер ордена "Красная Звезда", 33 года отдал пожарной охране, после чего в 1997 году ушел в запас. Где бы ни служил, всегда проявлял себя как энтузиаст и следопыт по натуре; не было случая, чтобы он не поинтересовался важными делами и обстоятельствами, если обнаруживал их – имел такую склонность характера. Уже после выхода в запас немало постарался в направлении поиска забытых и затерянных сведений из истории пожарной охраны, а более всего сделал за последние годы.
Чернобыльский пожар в ночь с 22 на 23 мая 1986 года его привлекал особенно. Этот пожар так долго оставался секретным, что многие уже давно сумели "забыть" о том. Но Владимир Ясонович решил, что "забывать" нельзя – ни факта самого пожара, ни подвига людей, ликвидировавших этот пожар. Он давал себе отчет в этом, потому решился взяться за дело, довольно невыгодное для других.
Еще при жизни Владимира Михайловича он обращался к этому вопросу, пытался несколько раз вызвать его на откровенный разговор, аккуратно расспрашивая о подробностях, даже не предполагая заранее, во что выльется его откровение… Сам Владимир Михайлович все нес в себе – и подвиг, и болезни, и все издержки "секретности" того времени и тех обстоятельств.
После памятной встречи в госпитальной палате Владимир Ясонович часто расспрашивал Владимира Михайловича; иногда что–то удавалось записывать – немного… Гораздо позже, уже после смерти Владимира Михайловича, он несколько раз – за период 1999–2001 года – разговаривал с Гудковым Александром Сергеевичем, единственным, не считая Максимчука, участником тех событий из Москвы.
А в мае 2001 года собрался с силами, и поехал к Чухареву Владимиру Васильевичу, в Сосновый Бор Ленинградской области, единственному участнику тех событий из Ленинграда. Столько всего узнал – даже не ожидал услышать такое! Потом передал мне очень важные воспоминания Владимира Васильевича.
И вот – в ноябре 2001 года Владимир Ясонович поехал в Киев, поработал в архивах Киевского музея Чернобыля, познакомился с японскими учеными, занимавшимися атомными проблемами. Узнал много важного и интересного… И – сюрприз: привез из Киевского музея Чернобыля маршрутный лист Владимира Михайловича Максимчука – переписал в тетрадочку от руки со стенда. На стенде оказалась ксерокопия личных записей Владимира Михайловича, подлинник – в архиве. К архивам доступа не было, так что Владимиру Ясоновичу пришлось действовать по–простому. То, что это написано лично Максимчуком, сомнений не было: такой почерк нельзя забыть или спутать с каким–то похожим…
Бесценные это листочки!
Здесь – безусловные доказательства того, что главным героем и стратегом тушения того майского пожара является подполковник внутренней службы Максимчук Владимир Михайлович. Написанное поражает...
Эти записи доставил из Москвы в Киев в начале 1991 года начальник службы подготовки Киевского облисполкома Бондаренко Владимир Ильич – киевляне послали его в Москву специально с этой целью – получить информацию от Максимчука.
Из маршрутного листa пребывания Владимира Максимчука в зоне ЧАЭС.
"23 мая 1986 года
В 02 часа 10 минут дежурный по штабу доложил о получении сообщения с АЭС о пожаре в помещениях 402 и 403. В 02 часа 30 минут с группой офицеров прибыл на станцию. К месту пожара были вызваны силы и средства пожарной охраны… Находился на станции до 14 часов 30 минут. Средств защиты, за исключением респиратора–лепестка, не имел. Обут был в кеды, другая обувь не подходила. По прибытии какое–то время находился в штабе ГО, расположенном под административно–бытовым корпусом АЭС, пытался выяснить обстановку, затем в БЩУ–1. ОБСТАНОВКОЙ НИКТО НЕ ВЛАДЕЛ.
…Вместе с дозиметристом по коридору деаэраторной этажерки, соединяющей 3–й и 4–й блоки, ушли на разведку пожара. Со стороны транспортного коридора разведку проводил караул. Помещений №402 и №403 мы достигли минут через 20–30, так как первоначально не нашли дверь, ведущую из коридора в блок. По этому коридору достигли развалин четвертого реактора и лишь затем, возвращаясь назад, нашли нужную нам дверь. Обнаружив горение кабелей и разобравшись предварительно в обстановке, провели разведку в помещениях ТУН. Были там минут 30–40.
НАХОДЯСЬ В ТУННЕЛЕ, ПРИНЯЛ РЕШЕНИЕ О ТУШЕНИИ ПОЖАРА ЗВЕНЬЯМИ, О ЧЕРЕДОВАНИИ СМЕН, СОСТОЯЩИХ ИЗ ПЯТИ ЧЕЛОВЕК И О ДОСТАВКЕ ИХ В ТРАНСПОРТНЫЙ КОРИДОР НА БТР–ах. Принять такое решение мне было непросто, зная Боевой устав пожарной охраны. Но и сегодня, спустя почти пять лет, считаю это решение единственно правильным. Нам удалось не только ликвидировать пожар, но и спасти жизни десяткам пожарных.
…До 6–и часов утра я находился в разных местах, периодически – в месте тушения, возле АБК, где сосредотачивались силы, БЩУ–1; сказать точно, где и сколько – не могу. Где–то около 6–и часов утра, может быть, и раньше, почувствовал боль в груди – такое состояние, что кто–то насыпал горящих углей. Боль все усиливалась и продолжалась еще долго, пока находился в госпиталях. Стало больно говорить, трудно передвигаться (нога!). В 14 часов 30 минут, оставив группу пожарных на АЭС, дал отбой другим силам, уехал со станции – думал, немного отдохну и буду работать дальше, хотя ЗЕМЛЯ УХОДИЛА ИЗ–ПОД НОГ. Но врачи отправили в госпиталь МВД УССР.
…Потом, да и сегодня – понимаю, что тогда произошло… Прошло 5 лет какой–то борьбы, скитаний по клиникам, больницам и госпиталям. Быстро устаю, мало радости, но слава Богу, есть жизнь, вижу близких, есть работа, поэтому… Сравнивая прожитые годы, понимаю, что сегодня лучше, чем вчера… "Вылетели" из жизни 1986–1987 годы, стало лучше в 1990–е. Морально смирился с тем, что нет всего того, что было до мая 1986 года".
Владимир Максимчук, февраль 1991г.
* * *
Понимаю, что всему написанному лично Владимиром Михайловичем можно верить не меньше, чем на 100%, даже если имеются некоторые несовпадения с другими материалами. По сути, все сходится. У него никогда в жизни не было причин и повода выдавать желаемое за действительное и возвеличивать свои собственные заслуги – ни в Чернобыле, ни в других ситуациях. Раз утверждал, значит, именно так и было, а то и гораздо серьезнее… А уж на ЧАЭС было – серьезнее некуда. Как он пишет своей рукой, излагая начало событий на пожаре, "ОБСТАНОВКОЙ НИКТО НЕ ВЛАДЕЛ".
Как вспоминает его ближайший помощник и коллега, ликвидатор того пожара из первых рядов, Александр Сергеевич Гудков, когда приехали на станцию по сигналу о пожаре, "НИКТО НИГДЕ НЕ ВСТРЕЧАЛ".
Кроме пожарных – никого нигде близко не было. Все высокие и далекие начальники притаились и выжидали, а потом – молчали…
Существуют несколько слов в словаре русского языка, чтобы дать точное определение этому выжиданию и этому молчанию. Чего же боле? Что же далее? После состоявшегося пожара и его героической ликвидации дальнейшее молчание о нем – залог сохранения неугодной ледяной тайны Чернобыля. Но все же, если по прошествии более десятка лет, в 1997 году "вспомнили" о том "Акте расследований…", хотя и припомнили всю драму событий 23 мая 1986 года через запятую со всеми остальными, – значит, лед слегка подтаял и куда–то тронулся. Лед, пожалуй, тронулся, но Чернобыльский айсберг не скоро еще отпустит те льдины в свободное плавание.
…Большие–пребольшие господа начальники в своих увесистых опусах, публикуемых из года в год, пишут, что они «поручили Максичуку тушить пожар…» Этим самым они стремятся «застолбить» неоднократно свою (якобы) причастность к тому подвигу издалека, из–за облачных высот своей собственной безопасности. Поручили? Имеются ли документальные подтверждения такому поручению? Как они выглядят? Кто же конкретно поручил? Ответов на эти вопросы нет в природе, их не может быть.
Если не смешно, то странно: в Боевом уставе пожарной охраны установлен порядок поведения пожарных при поступлении информации о пожаре; там же и отмечено: «управление боевыми действиями на пожаре – целенаправленная деятельность должностных лиц по руководству участниками тушения пожара». Мало того, вмешиваться в действия руководителя тушения пожара не имеет права никто.
«Поручить» руководство тушением пожара невозможно, а оправдаться этим (якобы) поручением можно?
А что – если бы не "поручили", так Максимчук и пожар не стал бы тушить?
Максимчук, по большому, государственному счету, спас в той ситуации не только своих непосредственных начальников, но и десятки руководителей Штабов и Комиссий. Он и раньше не раз выручал многих из них, а уж в Чернобыле–то – выручил всех сразу… Получи тот пожар развитие – худо бы пришлось большому начальству, не удалось бы им совершить свой индивидуальный «подвиг в Чернобыле». Как бы они отчитывались не только друг перед другом, а «наверху», перед высшим руководством страны – в этом случае? Вот именно… Владимир Михайлович выручил тогда всех, кроме себя! А вслед за этим…
Растерли подвиг «в порошок» вместо того, чтобы взять этот случай в арсенал пожарных, да просто броситься спасать человека, помогать по долгу, по совести, по логике? Нет, корыстные мотивы «перешибли» совесть и долг, и не только в отношении к Максимчуку.
Сад цветущий, сад благоухающий, сад плодоносный…
Теплая весна, зеленая трава, нежные цветы…
НЕТ!!!
«Земля уходила из–под ног…» у пожарных…
Многих из них к настоящему времени уже нет в живых.
Но – далее, к торжеству правды...
Переходя к суммированию объективных фактов, судя по вышеизложенному, Максимчуку пришлось провести на 4–м блоке в общей сложности около 35 часов (более 20 часов до пожара и 12 часов во время тушения пожара.), так что его официально признанная "доза" занижена не менее, чем в 10–15 (!) раз. Как утверждает ведущая бухгалтерию банка данных Киевского музея Чернобыля Анна Витальевна (ее фамилия Владимиру Ясоновичу не запомнилась), последние образцы перерасчетов доз ликвидаторов начального периода апреля–мая 1986 года показывают, что их дозы – отсчитанные от времени пребывания в поражающей зоне реактора – были огромны.
Таким образом, у Владимира Михайловича по этим перерасчетам получается не менее 600–700 рентген! Но ведь он как–то жил, периодически выкарабкивался из болезней, работал дальше, потушил потом не один, а десятки сложных пожаров, получил огромную дозу отравления в Ионаве в марте 1989 года, руководил крупнейшими разделами службы и так далее.
Чем это можно объяснить?
Владимира Михайловича Максимчука, его могучие личностные и человеческие качества, безошибочное чутье, профессиональную хватку вообще нужно изучать отдельно. Он никогда не кидался в огонь безрассудно, "очертя голову", и вообще не принимал скоропалительных решений ни по каким вопросам, все выверял до миллиметров, взвешивал до граммов, если время подгоняло – делал то же самое, но сжимая, спрессовывая масштабы времени, концентрируя мысль. Он всегда отвечал за свои дела и поступки, а также и за поступки других – отвечал до самой смерти, не снимая с себя тяжкого бремени руководителя, не выгадывая для себя никаких льгот и благ. Все – для других! В этом и был его главный человеческий и профессиональный подвиг.
Разве можно об этом забывать? Таких ярких образов мировая практика пожарной охраны может насчитать единицы – и не только за последнее время, а за всю историю развития. Его пример жизненной стойкости и высочайшего служения Родине должен служить примером для становления молодого поколения пожарных–спасателей России. Только когда и кому в России это будет нужно – позарез? Какой банк феноменальных человеческих данных взялся бы изучить и оценить непредвзято – для начала – такой исторический феномен? Другому человеку – и десятой доли свершений, и десятой доли болезней – хватило бы с избытком… Но только Киевскому банку данных – по текущей разнарядке – иностранцы и вовсе ни к чему. Что касается России, то здесь хватает и оставшихся в живых ликвидаторов с их проблемами и малоизученными данными, а противопожарная служба проходит переорганизацию, добавляющую массу иных забот, когда отдельному живому человеку трудно уделить внимание, уж не говоря о другом…
К тому же, прославление подвига, раскрытие масштабов уникальной личности пожарного полководца, величие его дел, в настоящее время никому особенно не нужны – на фоне собственных преходящих интересов и отсутствия идеологии в стране. Моя надежда на торжество правды отодвигается в далекое будущее, ибо, в самом деле, "не все сгорает в пламени истории" – в таком случае на дне какого–то провинциального банка вселенских данных "осели" архивы Владимира Михайловича Максимчука и вся объемная информация о нем, одном из лучших сынов человечества…
По материалам романа Людмилы Максимчук «Наш генерал» и монографического фундаментального труда «Чернобыльский словарь человечества»